Каждую пятницу Центр публикует материал в рубрике «Вампилов на Ближнем Востоке». Это цикл эксклюзивных интервью об Александре Вампилове с режиссёрами, преподавателями, переводчиками из стран Ближнего Востока. Автор интервью – Руслан Сулейманов. Специально для Центра А.Вампилова. 

Интервью пятое. Камран Шахмардан, Азербайджан — Эстония - Финляндия 

«Вампилов из тех драматургов, у которых отсутствует черепная коробка. У него оголены душа и интеллект»

Интервью с режиссёром спектакля «Утиная охота»
Камраном Шахмарданом

Для начала хотел бы вас спросить о том, как и почему родилась идея поставить одну из самых противоречивых вампиловских пьес – «Утиную охоту»? Ведь, как известно, далеко не каждому режиссеру давался этот сложный материал.

Мне кажется, что всё-таки это одна из тех пьес, которая находит сама своего режиссёра. Мне показалось, что на тот момент я был готов говорить об этом. Потому что те темы, которые поднимает Вампилов, очень близки мне были где-то шесть или семь лет тому назад, когда я ставил этот спектакль. Мне нужно было разобраться с собой. Пьеса меня сама нашла, кстати. Я сидел в кабинете у своего друга, художественного руководителя Таллинского театра и сказал ему, что у меня есть острая необходимость рассказать свое нынешнее состояние, которое очень точно описывает «Утиная охота».

Это довольно сложная пьеса в плане копания в себе и в своих внутренних душевных болезнях. Зилов, который на самом деле удачливый, физически красивый, вроде ему везёт на работе, его любят, уважают женщины, у него прекрасная семья, любовницы, друзья… в то же время не может найти себя в этом обществе, и он болен, болен душой. И эта раковая опухоль разъедает его душу изнутри. Умирая сам, он мучает и тащит за собой всех остальных. Эта пьеса будет всегда актуальной, но, когда я её ставил, я всё же думал, что её надо ставить в контексте того времени, то есть брежневского застоя.

А почему, на ваш взгляд, ее нельзя осовременивать?

Есть вещи, которые нельзя осовременивать. Мы теряем тогда саму суть. Зилов мог родиться только тогда. И у него внутри же не только внутреннее противоречие идёт с его внешностью и удачливым жизненным окружением, но ведь сама атмосфера серости того времени. А я жил в то время, я помню, как давила эта атмосфера. И пьесу надо ставить именно так, как её чувствовал в своё время Вампилов.

Но я немножко её по-другому чувствую. Для меня это вечный праздник, как пир во время чумы, внутренней чумы. И Зилов всё время пытался создать вокруг себя этот искусственной праздник. И он находился в поисках некого душевного покоя, который ему так хотелось обрести где-то там на охоте, на лоне природы, где он может быть наедине с самим собой, наедине с матушкой-природой, только там он может быть настоящим.

А в жизни ему этого не хватало. И он мучился, он остро чувствовал фальшь времени, фальшь в людях, фальшь в отношениях. Он понимал, что, например, семьи больше нет, и он разрушался сам, он не мог терпеть эту фальшь. Гармонию он находил только в природе, а в социуме он разрушался. И чтобы не показывать этого, он создавал вокруг себя атмосферу человека-праздника. Алкоголь, конечно, всё усугублял.

У меня все действия с героем происходят в кафе «Незабудка». Там он встречается с людьми, общается с ними, там он влюбляется, там круглый стол. Люди приходят и уходят, но он никак не может выйти из-за этого стола, он никак не может выйти из этой «Незабудки», он никак не может разорвать этот порочный круг. Ещё мне кажется, что эта пьеса очень автобиографична для Вампилова, особенно концовка – сцена самоубийства. Мы ведь до сих пор не уверены, что он утонул: рассматривались же версии убийства и даже самоубийства.

А в наши дни вы не встречали Зиловых? Скажем, в современном российском или, может, в азербайджанском обществе разве нет таких людей?

Сейчас больше Шариковых в российском обществе, а в азербайджанском обществе я давно уже не живу. Я живу 25 лет в Финляндии. Да, в Финляндии тоже есть Зиловы. Ведь Вампилов для нас это как Чехов советского времени со своим чёрным юмором, со своей меланхолией.  Это очень хорошо подходит эстонскому и финскому зрителю. Вообще, Чехов и Вампилов очень эстонские драматурги со своей меланхолией. Есть, конечно, здесь тоже свои Зиловы, но они не такие балагуры. Здесь Зиловы немножко другие, у них внутри всё происходит, они не пытаются ёрничать. Они уходят в себя, они спиваются тихо, а порой агрессивно.

А вампиловский Зилов не такой?

Вампиловский Зилов фактически держит всю пьесу на себе. Выпивая сам, утоляя свою внутреннюю жажду, он как бы пытается всех отрезвить. Он всё время пытается вывести людей на сторону правды, пытается провоцировать всех на откровения, но никому это не нужно, потому что люди не хотят слышать о себе правду, их это бесит. И даже жена, которая безумно его любит, но он понимает, что у него уже давно нет любви к ней. Потому что он говорит: «Давай вспомним то время, когда вот ты и я…». Да, он не может уйти от нее, но в то же время он чувствует, что та любовь уже прошла, и это его разрушает.

Да, он провокатор, провокатор того серого, спокойного, застойного времени. И людей таких сейчас очень мало, они тихо спиваются у себя в квартирах, в соцсетях я вижу очень много такого. У Зилова же, кроме телефона, ничего не было. Он звонил, иногда извинялся, иногда грозил, а иногда признавался в любви. Сейчас у людей есть другой выход – соцсети, они могут как бы уходить в этот виртуальный мир и жить второй жизнью. Надо как-то помогать социализироваться социопатам, а Зилов был социопат. Он хотел одиночества, он не выдерживал дисгармонию, он не понимал советский социум. Для него самое идеальное было – это уход в лоно природы. И даже не для того, чтобы охотиться. Он ведь даже толком стрелять не мог. Помните, когда ему подарили охотничье ружьё, его друг спросил: «Зачем? Ты же даже толком стрелять не умеешь».

Как раз учитывая то, что Зилов действительно, с одной стороны, пытался бороться с серостью, с фальшью, проводил, возможно, какую-то внутреннюю работу, но, с другой стороны, в итоге предал свою семью, для вас он положительный или отрицательный персонаж?

Для меня он герой Вампилова. Я не понимаю, что такое положительный или отрицательный персонаж. Есть герой, и я иду от пьесы. Не к пьесе, а от пьесы. И я должен любить своего героя. Я считаю, что он положительным не может быть, потому что герой положительный уже неинтересен. Должен быть конфликт между ним и обществом, вообще в пьесе важен конфликт. Каждый герой для меня герой. Я его должен рассматривать изнутри, понимать. Даже отрицательного героя должен понять, полюбить его.

Что касается Зилова, то он никого не предавал. Он, наоборот, кричал о том, что мы ежеминутно, ежесекундно предаём друг друга. Единственное предательство, которое глушило его изнутри, – это то, что он не приехал на похороны отца, которого не видел пять лет. Он не смог вернуться, потому что предал то место, из которого уехал. Там была гармония, там был отец, но он всё это оставил. Ему казалось, что его ждёт счастье, его ждёт будущее. А что касается жены, то не было там уже былой любви. Он не мог предать то, чего уже нет, он не мог оставить то, что уже давно сгорело. Есть известный фильм Балаяна «Полёты во сне и наяву», где главный герой в исполнении Янковского очень похож на Зилова. Это человек, который тоже болен душой, у него тоже любовница, жена, друзья, карьера. Герой, который болен душой, болен совестью, а совесть – это язык души, а она болит, она его разрушает изнутри.

Вы указали, что создание спектакля стало для вас возможностью достучаться до себя. Как на вас повлияла работа над этой постановкой? Взглянули ли вы на себя как-то по-новому?

Совершенно верно. Я перевернул очередной лист в своей жизненной книге. Мне нужно было встретиться лицом к лицу с Вампиловым и увидеть в себе Зилова. Я благодарен Всевышнему за то, что я соприкоснулся с этой потрясающей и оголяющей драматургией! Есть драматурги, у которых отсутствует черепная коробка: они очень чувствительны, даже лёгкое дуновение дыхания для них – тайфун. Для меня Вампилов именно такой человек, оголённый душою и интеллектом. Он очень остро чувствует людей, энергетику, очень чувствует остро проблему, и он умеет рассказать об этой боли, об этом крике.

А сегодня вы не встречаете подобные тексты?

Такая драматургия, к сожалению, сейчас отсутствует. По крайней мере, я не могу найти такую пьесу сейчас. Она очень сложно структурирована и в тоже время человечна. Сейчас очень много, конечно, новой драматургии, новой драмы, всё больше о социальных проблемах, всё больше о войне, всё больше, я бы сказал, постмодернистского какого-то взгляда. Но самое главное для меня в спектакле – это сопереживание, когда зритель сопереживает самому себе через героя. Тогда, я думаю, сверхзадача спектакля выполнена. Для этого нужна хорошая драматургия. Драматургия – это всё-таки фундамент спектакля. Для того, чтобы построить дом, нужно иметь хороший фундамент. И вот таким фундаментом для меня был в «Утиной охоте» именно Вампилов. Это потрясающий, тонкий и в то же время нежный и добрый, пусть иногда и противоречивый, порой провокационный, но всё равно добрый, нежный, страдающий драматург.

Вы привозили свой спектакль на театральный фестиваль в Баку. В чём, по-вашему, главное отличие в восприятии спектакля и вампиловского текста эстонским и азербайджанским зрителем? И можно ли вообще говорить о каком-то отличии?

Для меня нет эстонского и азербайджанского зрителя. Я вообще люблю каждого зрителя рассматривать через человеческий фактор. Нет общей массы. Каждый воспринимает по-своему, каждый человек индивидуален. В целом приняли хорошо, минут двадцать аплодировали. Были очень хорошие отзывы, критика была очень хорошая, даже в «Театральном журнале» написала очень хороший критик Жанна Зарецкая. Спектакль до сих пор, уже четвертый год проходит в таллиннском Русском театре, всё время аншлаг. Мне ребята пишут слова благодарности, зрители благодарят за спектакль. Видимо, спектакль удался, если он четыре года безостановочно идёт и полный зал зрителей. Значит, людям нравится.

Хотел у вас спросить в целом о творчестве Вампилова. Вы себя называете человеком мира. Можно ли то же самое сказать о Вампилове? Или для вас он всё-таки скорее сибирский самородок, который подчёркивает в своем творчестве привязанность к чему-то родному?

Мне кажется, всё-таки он, как и Чехов, как и Толстой, как и Достоевский, уже давно стал классиком, гражданином мира, я бы сказал, драматургом мира. А корни, конечно, необходимы. Конечно же, он сибиряк, конечно же, если бы не было в нём этого сибирского духа, он бы не написал то, что написал. И мне кажется, что по сей день Вампилов актуален и интересен. 

В завершение могу я вас попросить обратиться к иркутскому зрителю, к театралам в преддверии вампиловского юбилея (прим. интерью записано в мае 2022 года). Что бы вы могли им пожелать?

Мира, любви. И любите театр. Примите театр Вампилова, Чехова, Достоевского, Шекспира. Россия всё-таки страна духовная. И самое главное – это её культура, её музыка, театр, кино. И пока это всё живо, душа России будет жива. 

Я желаю иркутскому зрителю всегда быть на волне со своими драматургами, чтобы драматурги чувствовали желания и предпочтения зрителей, моделировали их сознание, их души. Это необходимо. Только в этом случае мы останемся людьми. Человеку нужен человек, и он его может услышать на сцене. 

Руслан Сулейманов