Проживая по другую сторону Байкала, Румянцев в последние годы жизни Вампилова видел его редко. Приехал на похороны - а тут все стали говорить о том, что "выглядел Саня подавленным".

И пояснения давались. Из всех вампиловских пьес к моменту его гибели с провинциального уровня на большую сцену вырвались только "Старший сын" - в Ленинградском театре драмы и комедии на Литейном и "Провинциальные анекдоты" - в БДТ. Из московских один театр им. Станиславского показал "Прощание в июне", да и то на летних гастролях в Красноярске. Уйдя в 1964-м на вольные хлеба, драматург, которого сейчас называют выдающимся, не скопил даже на покупку скромного дачного домика в порту Байкал - хотел залезть в долги.

Румянцев в уныние Вампилова не поверил. Он чуть ли не по минутам восстановил последние часы жизни "Сани" - с того момента, когда он с супругой Ольгой приехал в гости к Глебу Пакулову в этот самый порт Байкал. Вот они отправились на рыбалку - чтобы в день рождения угостить друзей хариусом. Вот он возвращается в Иркутск, объезжает товарищей с приглашением отметить свое 35-летие. Вот поехали на другой берег Ангары, в Листвянку - прикупить чего на стол. Нет, никак не скажешь, что в тот момент, когда в днище ударил топляк, "Саня" горевал на предмет тяжкой судьбы честного драматурга.

После прочтения книги Румянцева понимаешь: в 1972-м Вампилов, по его меркам, жил еще сносно. Достаточно вспомнить, что после расстрела отца мама его, Анастасия Прокопьевна Вампилова-Копылова, одна поднимала детей - до, во время и после войны. И в 60-е были у него такие дни, когда не то что на домик не хватало - вообще просвета не было, ни по деньгам, ни с постановками.

Румянцев капитально изучил переписку друга и его добровольных помощниц из столичных театров. Святые женщины, они с его пьесами носились по всем известным им московским режиссерам. В 1969-м Елена Якушкина, завлитчастью Театра им. Ермоловой, рассказала ему в письме о том, что говорилось о пьесе "Старший сын" в управлении культуры при Мосгорисполкоме.

"Обсуждение было бурным. Тройка: Сапетов, Мирингоф... а главное... Закшевер и другие (все трое - работники управления - здесь и далее прим. авт.) просто разъярились, как будто бы ты их всех лично когда-то оскорбил. Конечно, Закшевер и другие всё повторяли, что "он талантливый, способный" и т. д., но "семья Сарафановых неблагополучная, отец слабый человек, углубить!", "Нина - грубая, не любит отца", "Дети покидают отца", "Взят человек, совершивший подлость, и из него делается положительный герой!"

Закшевер о Бусыгине: "Аристотель сказал, что комедия может смешить, но должна высмеивать. Что высмеивает эта комедия?" Закшевер: "Наташа Макарская - весьма легких нравов", "Язык - это орудие драматурга - засорен блатными словечками" (Мирингоф) и т.д. до бесконечности".

Вампилова этот конспект одного заседания, понятно, не порадовал. Но и жалости к своей персоне в ответном письме не видно, скорее - самоирония.

"Гончарову (Андрей Александрович Гончаров, в 1967-87 гг. - главный режиссер Театра им. Маяковского) при случае передайте, что подотчетный ему автор сильно замордован, но вовсе еще не пал духом и потихоньку гнет свою линию".

Вообще места для рассказов о переделках пьес под давлением чиновников и наделенных немалыми правами идеологических вахтеров на общественных началах Андрей Румянцев отвел изрядно. Во-первых, заслужили. А во-вторых, он, поэт с хорошим списком поэтических книг, знает, как расточительно относились закшеверы к тому времени, которое отпущено мастерам.

Это - правда. Но не вся.

Курсы молодого писателя

При таком отношении к мастерам значение художественной литературы в СССР понимали капитально. Денег на учебу молодых талантов не жалели. Этот момент в книге Андрея Румянцева не выпячивается. Это как бы само собой, тут, мол, и толковать не о чем.

В сентябре 1961 года Вампилова направили в Москву на одногодичные Высшие журналистские курсы при Центральной комсомольской школе, будущей ВКШ. В декабре 1962-го он участвовал в семинаре молодых драматургов в подмосковной Малеевке, в конце 1963-го - в таком же семинаре в Доме творчества "Переделкино".

Весна 1964-го - творческий семинар в Комарово под Ленинградом. Сентябрь 1965-го - совещание молодых писателей Сибири и Дальнего Востока в Чите. Вампилова по его итогам рекомендовали в Союз писателей. Приняли 16 февраля 1966 года - и тут же отправили на двухгодичные курсы при Московском литинституте имени М. Горького.

Февраль 1970-го - семинар молодых драматургов в Ялте. Весна 1971-го - то же в Дубулты под Ригой.

И это только по линии комсомола и Союза писателей. Но Вампилова еще привечали настоящие генералы советской литературы. Так, зиму 1964-65 гг. Вампилов и Вячеслав Шугаев прожили в поселке Красная Пахра на даче еще одного выходца из Иркутска - Бориса Костюковского. К ним не раз заходил Александр Твардовский. Главный редактор "Нового мира" взял на читку пьесу "Ярмарка" (теперь она известна как "Прощание в июне") и потом уже, через Костюковского, передал благожелательный отзыв о ней. Для литератора, которому не было 30-ти, это медаль практически.

Для справки. Год 2016-й. Тот же институт. Те же двухгодичные высшие литературные курсы. Форма обучения - вечерняя. Стоимость обучения: художественный перевод - 105 500 руб. за год, литературное творчество - 84 500 руб. Источник информации - сайт института.

Это не к тому, что разоряют родителей абитуриентов. Просто чтобы почувствовать разницу.

Осколки волшебной пьесы

Однажды в литинституте праздновали окончание двухгодичных курсов. По традиции жгли шпаргалки. В разгар гулянья в комнату, где был Вампилов, пришел драматург из Чечни - с темными потеками на лице. Хохотали, пока не поняли, что он по ошибке вместе со шпаргалками бросил в костер единственный экземпляр своего творения:

- Мой волшебный пьес! - рыдал грозненец. - Сгорел мой волшебный пьес!

Успокоив брата по перу, Вампилов расспросил его о фабуле пьесы-сказки - и отправил того к землякам, чтоб успокоился.

"Как только затихли шаги грозненца, Вампилов раздал нам бумагу, распределил пьесу по кускам и назначил каждому сцену. Получилось по 4-5 страниц на брата. Работа закипела, и скоро Вампилов уже сбивал куски, вычитывая их поднаторелым взглядом мастера.

Когда возвратился грозненец с бутылкой, оплетенной лозой, пьеса была готова. Юный драматург впился в нее черными очами и одним духом прочитал до слова "занавес". Мы молча следили за ним, не прикасаясь к оплетенной бутылке. Вдруг наше юное дарование вскочило, вытянуло руки стрелками и заплясало лезгинку.

- Это еще волшебней! - припевал кавказский драматург. - Совсем волшебный пьес! Очень волшебный! Ай, какой замечательный пьес!

Мы засмеялись, и Вампилов стал расставлять на столе стаканы, чашки и баночки".

Этот случай Андрей Румянцев воспроизвел по воспоминаниям другого человека из "иркутской стенки" - Геннадия Машкина. Автора пронзительной повести "Синее море, белый пароход" похоронили в январе 2005-го. Из участников читинского семинара в живых не осталось никого. Румянцев остался, по сути, единственным человеком, который может рассказать о нем один за всех. И он не стал рубить их воспоминания на цитатки и связывать их прослойками из своих подводок. Так - честно.

"С годами, при той жизни, что выпала ему, - нервной, обманывающей на каждом шагу, жестоко бьющей, - трудно было оставаться ангелом, каким каждый из нас приходит в мир, - написано на последней странице этой книги. - Но он сумел сохранить ангела в своей душе". Нарисованные крылья тем, кто читает Вампилова, не нужны.