Вчера в Иркутске чествовали поэта Андрея Румянцева, который отмечает в этом году свой 75-летний юбилей. Судьба литератора, журналиста, общественного деятеля тесно связана с нашим городом, хоть родился он в Бурятии и является Заслуженным работником культуры и Народным поэтом этой республики. Здесь в 1955-1960 годах Андрей Григорьевич учился на историко-филологическом факультете Иркутского госуниверситета в одной группе с Александром Вампиловым. В то же время за студенческими партами на том же факультете сидели будущие известные иркутские писатели и журналисты Валентин Распутин, Евгений Суворов, Ким Балков, Станислав Китайский, Виталий Зоркин, Борис Леонтьев, Игорь Петров. 

На встрече в Иркутске поэта, который сейчас живёт в Москве, поздравляли коллеги и друзья из Союза писателей, стихотворения читали школьники из Иркутска и Пивоварихи. Добрые слова услышал виновник торжества от библиотеки им. И.И.Молчанова-Сибирского, от Министерства культуры и архивов Иркутской области.

Мы в свою очередь тоже присоединяемся к поздравлениям и желаем поэту ещё очень долгих и плодотворных лет творчества и частых визитов в Сибирь!

Здесь мы приводим отрывок из статьи Андрея Румянцева, посвящённой Александру Вампилову. Материал был опубликован в прошлом году накануне дня рождения драматурга в газете «Бурятия-7». Очерк основан на выдержках из книги Андрея Григорьевича «Александр Вампилов: студенческие годы» (Иркутск, 1993).

Заканчивая второй курс, мы с Саней не договаривались о встрече на Байкале летом. Он после экзаменов отправился из Иркутска домой, в Кутулик, а я – в Бурятию, в свою деревню Шерашово: там ждал сенокос, другие заботы многодетной семьи. 

И можете себе представить мою негаданную радость. Июльским днем вожусь в ограде, открываются ворота – в проеме Саня, беззаботный, улыбающийся, одетый в футболку и старенькие штаны!

Время свое мы делили между двумя селами. Как человек деликатный, Вампилов старался быть подольше у дяди и меня уводил к нему, случалось, и на день, и на ночь.

Хозяева уходили на работу, дав Сане наказы, что поесть и что попить, и мы с ним оставались в чудесном мире тишины и чтения. В домашней библиотеке можно было найти едва ли не всю классику – русскую и зарубежную. Мы брали по несколько томов, устраивались в прохладных креслах, а то выходили на мягкую траву под тенистую черемуху.

Может быть, в такие дни неспешного чтения и впитывал Вампилов мудрость и духовность классики, ее словесную красоту и музыку. Он всегда был ее вдумчивым учеником. Прежде всего в главном – в поиске истины, «крупиц правды». А что касается литературных влияний, которые видны в первых рассказах и, возможно, в первых пьесах драматурга, то они лишь указывают, чью школу он выбрал, чьи уроки творчества воспринял.

Иногда его заимствования похожи на озорные признания: а я не побоялся взять у классика! В комедии «Прощание в июне» полупьяный пятикурсник Гомыра «выступает» перед гостями студенческой свадьбы: «Что такое геология? Знаете? Не знаете. Геология – это такая штука… Это когда мы уезжаем, а вы остаетесь с нашими женщинами». Речь эта, пожалуй, восходит к витиеватым сентенциям телеграфиста Ятя на свадьбе, описанной Чеховым: «Вы подумайте: что такое слезы человеческие? Малодушная психиатрия, и больше ничего!» Или: чеховский жених Апломбов важничает, как надутый индюк: «Я не Спиноза какой-нибудь, чтоб выделывать ногами кренделя…» Герой вампиловской комедии «Провинциальные анекдоты» администратор гостиницы Калошин, напротив, склонен к самоуничижению, но тем не менее говорит нечто похожее: «Я не велик барин, не метранпаж какой-нибудь, могу и подвинуться…»

…А вечера на Байкале стояли ясные и теплые.

Мы заговаривались до утра. Это были беседы, переходящие с темы на тему, лишенные связности, прерываемые то смехом, то задумчивой паузой. Под звездным небом легко открывалась душа, без принуждения являлись слова о только что прочитанном, о школьных и студенческих событиях, о знакомых судьбах. Тут проявлялись Санины способности в том, что можно назвать человековедением. Он рассказывал о чьей-либо судьбе, вспоминал какой-нибудь случай всегда коротко, но непременно с живописной, чаще забавной подробностью – она хорошо представляла характер, объясняла чувство или поступок человека. Если речь шла о людях, известных мне, то Санины слова добавляли что-то существенное к моему знанию о них. Даже наши друзья, кажется, достаточно изученные в долгом ежедневном общении, вставали в какой-нибудь истории, пришедшей Вампилову на ум, под особенный свет – смеясь, я по-новому видел их характеры, их привычки и пристрастия.

Взгляд Вампилова был внимательным, понимающим, озорным. Комическое – это была та стихия, которую он любил, в которой чувствовал себя естественно, которую был способен вызывать, как маг. Для других юмор скрыт оболочкой, ее еще нужно сорвать кому-то постороннему. Для него юмор открывался всюду, куда обращался его взгляд. Бывало, когда мы шли по иркутской улице, он затевал сценическую импровизацию, игру в ненаписанной сценке – назовите это как хотите. Остановив двух симпатичных девчат, он спрашивал: «Скажите, пожалуйста, я не проходил здесь пятнадцать минут назад?» Девушки, конечно, улыбались, а он продолжал: «А я знаю, где вы живете. Чапаева, восемнадцать…» Наши сверстницы удивлялись: почему именно – Чапаева? «Потому что у вас такой героический вид».

Бывало, что к нам с первых минут относились прохладно. Тогда Саня увещевал: «Такая холодная улыбка в такой теплой компании! Таким взглядом можно напугать ребенка или заморозить воду…»

Он мог мгновенно откликнуться шуткой даже на приветствие почтенного профессора, который перепутал его имя с распутинским, сказав: «Здравствуй, Валя!» Вампилов рассмеялся: «Очень мило с вашей стороны, но не совсем точно!»

О наших байкальских днях, много позже, после гибели Сани, я написал стихи, которыми хочу закончить:

Я увижу Байкал, и зеленый

лужок, и село.

Моя память туда

неустанно

и властно стремится.

Я душою, озябшей в дорогах,

услышу тепло,

Развернув твоей книги

такие родные страницы.