13 сентября 2016 года исполнится 65 лет со дня рождения драматурга Владимира Гуркина
Я был едва знаком с Владимиром Павловичем, но этим «едва знакомством» втайне горжусь. Помню, что нас познакомили в старом ТЮЗе, который нынче и уже не первый год ждет реставрации. Этот невысокий плотный бородач запомнился сразу и навсегда — от него исходило обаяние таланта и незаурядности.
Знакомство продолжалось редкими пересечениями на каких-то театральных событиях, рукопожатиями, обменами одной-двумя фразами на бегу. И только однажды удалось побеседовать довольно долго и обстоятельно. Было это в сентябре 2000 года в Москве. Мы встретились в маленьком кафе (ничего, кроме кофе, мамой клянусь!), потом долго сидели в сквере на скамейке и говорили… О чем? Да конечно, о театре. Впрочем, говорил в основном он, я слушал, иногда участвуя в разговоре репликами и вопросами. А он говорил о театре вообще и иркутском в частности с радостью, любовью, но и с болью и гневом — это было главным и единственным делом его жизни, это я почувствовал сразу и навсегда — Гуркин объяснялся в любви к театру! Он был не только откровенен со мной, полузнакомым, но даже исповедален, что редко случалось в моей жизни, переполненной знаковыми встреча.
Помнит ли Иркутск своего замечательного земляка? Конечно, его помнят коллеги, товарищи по работе, по жизни и по учебе в театральном училище. Одна из них — Галина Солуянова, директор Центра Александра Вампилова. Вот что она вспоминает:
— Давно это было — в прошлом веке, в 1967 году: ему — пятнадцать, он из Черемхово, мне четырнадцать, я из Китоя. Мы — студенты Иркутского театрального училища, что находилось тогда на улице Сухэ-Батора. Жили в общаге на Степана Разина, на выходные уезжали по домам, договорившись, на какой электричке, в каком вагоне встретимся на обратном пути. Возвращались после родительских откармливаний. Гурёнок (так мы его звали) занимал мне место. Иногда мест не было, и мы стояли в тамбуре… Запомнился почему-то его плащ, делавший его стройней.
Учились, делали этюды, танцевали, музицировали… Обманывали француженку, прикрепив на спины друг другу текст в русской транскрипции. Играли какую-то сценку, а преподаватель умилялась. Сейчас про это стыдно вспоминать, а тогда…
Взрослели. По учебной программе занимали друг друга в отрывках. На третьем курсе наш мастер Борис Степанович Кондратьев взял в работу «Чайку». Треплев — Володя, Маша — я…
Доводивший наш курс к дипломному показу Владимир Израилевич Симоновский берет арбузовский «Город на заре». Володя — Белоус, я — Оксана. У обоих в дипломах по главному предмету «Актерское мастерство» — «отлично».
На выпускном курсе играем свадьбу на деньги, заработанные женихом на… покраске моста через Ангару. Вова женился на прелестнейшей Людочке Худаш.
Главреж ТЮЗа Лев Дмитриевич Титов приглашает трех выпускников — Свету Ломоносову, Володю и меня — в труппу. Ребят сразу занимают в спектакле «До свидания, мальчики», у меня — главная роль в комедии «Любовь без прописки». Наши первые ошеломительные гастроли в Томске. Мы покупаем книги и читаем, читаем, читаем.
В ТЮЗе жизнь бурлит, выпускаем до девяти премьер в сезон. Актер Гуркин плотно занят в репертуаре, я – тоже. В театре много приглашенных режиссеров. В одну из комнат общежития на Грязнова дирекция селит приехавшую из Ленинграда Ксению Владимировну Грушвицкую, которая собирается ставить «Коварство и любовь». Володе она дает роль Вурма, мне — Луизы. Общепризнанно, что спектакль вошел в золотой фонд ТЮЗа.
Так или иначе, пути наши на какое-то время расходятся. Он с семьей колесит по стране, работает в других театрах. Я ухожу из театра вовсе, уезжаю из Иркутска за мужем в Новосибирск и в первой половине 80-х учусь на очном отделении филфака в пединституте. Как-то раз вижу на афише одного новосибирского театра название «Любовь и голуби». Автор… Владимир Гуркин. На премьере, прошедшей феерично, при непрекращающемся гомерическом смехе публики, сидела зрительница, у которой ручьем текли слезы. Это была я, пораженная мощью его таланта.
Когда по второму кругу вошла в тюзовские стены, но уже в качестве руководителя литературно-драматургической части, пару раз в год летала в Москву в поисках новых пьес для так называемого портфеля театра. Каждый раз приходила к Гурятам: Вове, Люде, их детям Жене и Кате. Они жили в общежитии «Современника», с каждым моим приездом прирастая комнатами. В конце концов, Володя обзавелся маленьким кабинетиком. В коридоре можно было повстречаться с актрисой Еленой Яковлевой или драматургом Николаем Колядой. Пришло время, я стала выходить из метро не на «Чистых прудах», а на «Семеновской». «Лужок», — сказал Гуркин, — квартиру дал».
Мы не терялись, он помогал, когда я шла к осуществлению идеи Дома-музея Александра Вампилова. Давал интервью «Восточке», организовывал мне встречу со Станиславом Любшиным, у которого для спецвыпуска «Молодежки» я хотела взять интервью. Запросто знакомил меня с Ией Саввиной, Дмитрием Брусникиным, представляя как свою однокурсницу.
Сегодня его портрет висит в моем кабинете, и я продолжаю ощущать его подмогу. Как это важно для меня!».
О Владимире Гуркине рассказывает народный артист России Валерий Алексеев, начинавший в Иркутске:
— В последнее время мы часто встречались с ним на вокзалах. В половине пятого утра в Омске, если он ехал в Черемхово. Или так же рано на станции Черемхово, если я ехал в Иркутск… У нас было много общих воспоминаний, начиная со времен «Андрюши» («Зажигаю днем свечу»), когда мы по вечерам подходили к расписанию и не знали, будем ли завтра играть, закрыли спектакль или еще продержимся. Тогда вышел «Блокнот агитатора», издание обкома КПСС, и там черным по белому было написано, что в театре поставлена антисоветская пьеса.
Но Володя не умел жаловаться на судьбу, не умел приспосабливаться, врать. Никогда не слышал, чтобы он осуждал кого-нибудь. Не мог он кинуть камень в другого человека. А какой гостеприимный у них был дом! И тогда, когда они жили в Москве в актерской общаге, и позже, когда получили удобную квартиру, у них с Людой гостил театральный народ: омичи, иркутяне… Всем находилось место, всем хватало тепла. Зная свой диагноз и уже пройдя курс химиотерапии, он уехал в Черемхово насовсем. Откуда начал, туда и вернулся…
Итак, товарищи помнят… А иркутяне, зрители, театралы? Вот какие сведения я обнаружил в Интернете: «Как показал последний опрос членами инициативной группы по увековечению памяти драматурга среди жителей города Иркутска, к огромному сожалению, очень мало кто что-либо знает о творчестве Владимира Гуркина. Несмотря на то что он окончил Иркутское театральное училище, служил в ТЮЗе имени Вампилова, женился, здесь у него родился сын, здесь начинались первые пробы пера. В городе нет ничего, что бы напоминало об известном драматурге».
Из тех, кто знает Гуркина, многие считают его автором одной пьесы — «Любовь и голуби». Настало время эту несправедливость поправить.
Вот что сказал режиссер фильма по этой пьесе Владимир Меньшов:
— Великое счастье неизвестности — такое, как у Владимира Гуркина, — выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора — как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню» — шедевр русской драматургии, никаких сомнений. Куда хочешь ставь — между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным.
Но Гуркин написал еще и пьесы «Золотой человек», «Кадриль», «Риск», «Зажигаю днем свечу», «Шел медведь по лесу…», «Музыканты», «Саня, Ваня, с ними Римас», «Веселая вода печали».
Кстати, «Прибайкальская кадриль» тоже ставилась неоднократно, многими театрами. В экранизации пьесы занят состав актеров, не менее талантливых, чем в фильме «Любовь и голуби», — Станислав Любшин, Любовь Полищук, Олег Табаков, Валентина Теличкина, Нина Усатова.
Если всего этого не знают даже люди театральные, земляки Владимира Павловича, — это беда. Как тут не вспомнить слова Пушкина: «Мы ленивы и нелюбопытны»?
Великое счастье неизвестности… Пожалуй, с этим можно согласиться, когда творец жив. Но тем, кто остался жить после его ухода, надо бы озаботиться сохранением памяти.
Земляки-черемховцы сделали это — открыли достойный памятник драматургу. А что же иркутяне? Инициативная группа озаботилась созданием стелы в память о Владимире Гуркине. Ее установят в 130-м квартиле. Но дело это непростое и недешевое, оно требует соучастия. Откликнитесь, люди, способные помочь!
Владимир Гуркин заслужил долгую память. Он знал, какой самоотдачи требует от своих служителей театр, знал, каков он, хлеб драматурга:
— Каждая новая пьеса — очередная авторская попытка заинтересовать, вчувствовать в предлагаемый мир миры иных людей: читателей, зрителей. И если эти иные миры через жизнь, заложенную в пьесе, начинают находить родственные мотивы своим печалям и радостям, если вдруг возникают взаимоотраженность и единство чувствований, сразу легче дышится и не так одиноко становится жить; появляется вновь надежда, что человек, как самое трагическое существо на планете, все-таки обязательно обретет свое начало — ЛЮБОВЬ. Вот такого рода круг мыслей, желаний стал причиной появления «Плача в пригоршню», да и вообще заставляет писать».
…Иркутская область явила миру немало талантливых творцов, среди них имя Владимира Гуркина звучит по праву.
Арнольд Харитонов, специально для «Байкальских вестей»
