«На сцене все должно работать, видоизменяться, взаимодействовать, переносить нас в другие области сознания. Окунать во временные, исторические, географические процессы, события и климаты. Здесь своя, правда, если угодно, правда над правдой...»

Премьера этого спектакля на сцене нашего театра вызвала живой отклик зрителей. Ее обсуждали, о ней спорили. Я решила побеседовать с режиссером спектакля и подробнее выяснить его замысел и задачи, которые он поставил в процессе творческой работы.

- Дмитрий, расскажите, чем вас привлекла пьеса Вампилова «Старший сын»?

- Александра Вампилова по праву можно считать одним из лучших драматургов советского периода, своего рода вторым Чеховым. Мне трудно вспомнить какого-нибудь режиссера, или актера, который был бы равнодушен к произведениям этого автора и не обращался бы в своей творческой биографии к драматургии Вампилова.

В другом городе, в другом театре, в другое время, я бы скорее отдал предпочтение «Утиной охоте». А тут, что-то нашептало, география подтолкнула, прилив молодых сил в труппу продиктовал, да и отсутствие классики подобного уровня в репертуаре театра способствовало взяться за эту пьесу. Еще захотелось что-то важное и своим родителям сказать через эту работу. Исповедаться что ли? Отправить телеграмму благодарности своего рода за все, что они сделали для меня.

На самом деле я очень люблю Вампилова. Это глубинный драматург. В его произведениях есть все для спасения души человека и «Старший сын» не исключение, несмотря на то, что это первая пьеса автора [«Старший сын» - вторая пьеса Александра Вампилова, первая - «Прощание в июне» - прим.Центра А.Вампилова]. У хорошего драматурга не бывает одной темы в произведении, и в вампиловских пьесах, соответственно, множество поводов, вплоть до библейских мотивов, о которых хочется и необходимо говорить с людьми всегда. Это не может не привлекать режиссера.

- Согласны ли вы с тем, что автор определил свою пьесу, как комедию?

- Абсолютно. Предвосхищая ваш следующий вопрос, и чеховская «Чайка», и «Вишневый сад» - тоже согласен, что комедии. Но, надо понимать, что комедия, как вид драмы, не исключает серьезного и печального, соотношения драматического с комическим, грустного со смешным. Если, вы об этом пытаетесь меня спросить? Другой вопрос, что режиссер вправе решить ту или иную пьесу в любом жанре в зависимости от трактовки.

- В течение 40 лет «Старшего сына» ставили во многих театрах страны, был и художественный фильм… Знакомы ли вы с другими постановками? Учитывали ли вы их в работе?

- Да, к этому материалу обращались фактически все театры страны в разное время, да и на западе Вампилова ставили не редко. Разумеется, мне доводилось видеть постановки «Старшего сына», но честно говоря, не много спектаклей я смотрел по этой пьесе. По Вампилову достаточно видел работ, а вот на «Сына» как-то не стремился попасть.

Мне больше перечитывать нравилось, получать, какие-то собственные впечатления. Я и фильм-то смотрел в юности и не пересматривал потом, больше как-то «Отпуск в сентябре» из-за Олега Даля. Бесспорно, прекрасные актеры снимались в этой картине, но какая-то советская «причессанность», что ли, не влюбляла меня в эту картину.

Не хотелось к ней возвращаться. Так же и с постановками, на раннем пути потрясений не возникло, а потом уже пропускал это название в репертуарах того или иного театра. Попадал на спектакли больше по случаю.

Вот, например, в том году смотрел «Старшего сына» Тбилисского грибоедовского театра и то, потому, что хотелось увидеться с моими кавказскими друзьями, с которыми я работал в Грузии.

В общем, пьеса и сам Вампилов не в чьем-либо авторстве, мне давали больше.

Сейчас, когда поставил сам, понимаю, что не случайные были у меня такие долгие и скучные отношения с этим материалом. Что-то свое накапливалось, отсеивалось, вынашивалось. Пьеса не банальная, нельзя за нее браться с «холодным носом», без личной внутренней рифмы, потребности что ли и какого-то созвучного надлома этой теме.

Сам Вампилов ведь писал свою жизнь, не от головы сочинял, не придумывал этих персонажей. Поэтому и пьеса подпускает и открывается во всей своей глубине и бездне чувств «потерпевшим в ночи крушенье».

Режиссер Виталий Мельников, пригласил в качестве композитора для своей кинокартины легендарного Олега Каравайчука, который отказался писать музыку для фильма, а посчитал, что именно Рахманинов большее отвечает духу картины.

Мельников прислушался к Каравайчуку и в фильме звучит прелюдия № 5 соль-минор (ор. 23) Сергея Рахманинова. Прислушался к чему-то и Каравайчук и не стал писать музыку, тоже интересные и парадоксальные отношения возникли с Вампиловым. Таких историй и примеров множество, я просто пытаюсь сказать, что с великими произведениями всегда происходят необъяснимые и порой мистические вещи.

Поэтому и в моем случае встречи с постановками по «Старшему сыну» были не впечатляющими и с экранизацией не сложилось. Что-то уберегало, готовило меня для своего «Сына», не отвлекало по жизни.

Есть спектакли, после которых и не хочется браться за тот или иной материал, или наоборот рвешься свое виденье воплотить по той же пьесе. Но, тут получилось так. Поэтому, учитывать мне пока нечего было, кроме личных переживаний и собственного взгляда на эту историю. А те спектакли, которые я бы хотел посмотреть - Ефима Падве, Игоря Владимирова, уже, увы, не увидеть. Да, Константина Богомолова надо бы посмотреть «Старшего сына».

- Что нового вы, как режиссер привнесли в постановку?

- Это уже дело критиков и театроведов разбирать, выискивать, анализировать спектакль. Ну, в конце концов, зрителей. Мне, как-то неловко говорить о своих находках, решениях тех, или иных сцен, а уж, тем более, как о каком-то «новом сценическом явлении».

Мало того, цели в отношении этого материала, как бы сделать его каким-нибудь модерновым, или гротескным, например, естественно не было.

Мне как раз важно было не перегнуть в «режиссерских приемах» и образных решениях, чтобы сохранить, или добыть «живой театр», чтобы он попадал и заставлял сопереживать представителей каждого поколения, а не ценителей формы и трюков. Такая пьеса, она сильнее всех аттракционов, ими можно вспугнуть, или задушить главное и очень ранимое в ней.

Другой вопрос, что всей этой истории и картине придалось вполне современное звучание, и сценографии, и актерскому способу существования, и атмосфере, и решению костюмов (хотя, они повторяли эпоху 70-х) и т.д. Но, это естественно, это должен преследовать драматический театр. Оно нас не уводит в иные времена, а напротив, соединяет, прокладывает мост к той или иной эпохи, строю, быту, укладу, взаимоотношениям и т.п. В которые невозможно проникнуть и переселиться по средствам «музейной» буквальной реконструкции.

Вот интересный факт. Все местные СМИ, да и публика тотально стремились сравнить этот спектакль с фильмом Мельникова. Такое ощущение, что все были только этим и озадачены, не знаю, чем больше, увидеть сходство и успокоиться, или же порадоваться и лишний раз удивиться драматургическим безбрежным вампиловским горизонтам и самостоятельному, собственному взгляду на театр?!

Было чувство, что мы поставили «Здравствуйте, я ваша тетя», или «Ирония судьбы…». Или же «Покровские ворота» и именно по фильму Михаила Казакова, а не по пьесе Л. Зорина, а в данном случае не по пьесе Вампилова, которая, мне кажется, сильнее и громче стократ.

Я, конечно, все понимаю, известная картина и т.д. Но, странно, что такая тенденция стереотипа превалировала в отношении театра вообще. Одна журналистка из газеты «МП» в своей рецензии на мой спектакль, так же почти посвященной «фильму» и подробному школьному пересказу сюжета этой истории, а не увиденному спектаклю, написала: «от сюжета не отступил…», или что-то в этом духе, одобрительное. Но, никто не обратил внимания, что в спектакле, драматургически существенно изменена линия Макарской и соответственно отсюда Васеньки, что делает совсем иной финал этой истории и спектакля, с принципиальным акцентом на «семью», а не на любовь.

Что продлена линия соседа Сарафанова, и даже придумано несколько сцен возникающих рефреном по спектаклю, усиливая образ, той же Макарской, усугубляя ее положение. Что введен, еще один персонаж (эпизодический, но яркий и не случайный), которого нет в пьесе, да и в фильме.

Присутствие двух Кудимовых, тоже, видимо не показалось отличным от кинокартины. И еще ряд нюансов, значительных и не очень, но, тем не менее, не замеченных остались в погоне за сравнением с экранизацией. А может, просто пьесу «давно читали»! Но статья написана с материнской любовью, видимо Вампилов сделал свою магическую работу и всех породнил.

Вот, кстати эти моменты новые, пожалуй, хотя, мне кажется это все на поверхности и каждый режиссер, что-то свое находит при погружении в материал и в работу, и включает потом в спектакль. А от чего-то отказывается, как и мы отказались в процессе от еще нескольких найденных сцен.

- Многие зрители, выходя после премьеры, отмечали сценографию, как неожиданную для этого произведения…

- А какая, возникает вопрос, ожидаемая - точная копия ландшафта «Новомыльниково», или кадры из фильма ожидали увидеть на расписанном заднике? На самом деле театр призывает и провоцирует воображение за счет условности и не только конечно. Он сознательно уходит от иллюстрации, тем сам не ограничивая зрителя и не лишая его увидеть и почувствовать собственную жизнь в сценическом пространстве.

Театр не кино, не живопись, и в то же время и кино, и живопись, и музыка, и еще много каких видов присутствует в театре, как средств, театр - синтетическое искусство. И художественный образ спектакля, это ассоциативная модель той, или иной среды, жизни и т.д.

Иногда это просто пустое пространство, в котором можно творить чудеса. На сцене все должно работать, видоизменяться, взаимодействовать, переносить нас в другие области сознания. Окунать во временные, исторические, географические процессы, события и климаты. Здесь своя, правда, если угодно, правда над правдой.

Зритель сам не рад, когда его пытаются купить нагромождением «красивых» статичных декораций, не оставляя ему возможности соучаствовать и дорисовывать ту среду, о которой он знает, может быть, больше.

Поверьте, когда есть актер на сцене, ты не рассматриваешь декорации, они уходят на другой план. Если актера нет, то никакие номера и фокусы не спасут.

Хороший художник-сценограф создает, как бы «невидимый мир», но без которого ты уже не представляешь этой истории. Также и с музыкой в спектакле.

Как создавал Артемьев музыку для фильмов Тарковского, течет река и вроде ничего не вылезает, а между тем там и флейты звучат и еще всякие перкуссионные и электронные звуки вплетены.

Вот в оперном искусстве, там не последнюю роль играют декорации, там другие законы, но не в драматическом театре. В общем, это сложная тема. По крайней мере, я не встретился с мнением, чтобы кому-то мешала, или, как-то уводила в иную историю художественная часть спектакля. Может быть, просто действительно зритель в Магадане за последние годы отвык от театрального языка. И это не беспочвенно, на самом деле.

- Как прошла премьера, на ваш взгляд? Принял ли зритель постановку?

- Зал реагировал. Зрители плакали, смеялись. На пятнадцатой минуте показа, говорят многие, что перестали сравнивать с фильмом: «это уже не Боярский, это не Леонов… и все убедительно, история не проигрывает…все по-новому как-то…», наверно, этот критерий можно тут принять как своего рода комплимент.

На самом деле премьера прошла бурно, на хорошей эмоциональной волне, в каком-то правильном и чувственном контакте со зрителем и в плане юмора и относительно драматических мотивов. Мне кажется, спектакль приняли, судя по отзывам и растущему интересу в городе к нему. И что, особенно важно для нас, всеми возрастными категориями.

- Останется ли «Старший сын» в репертуаре?

- Да, конечно, уже остался.

- Возможно ли, что этот спектакль увидят зрители районов Колымы? Обсуждался вопрос гастролей?

- Да, обсуждался. Мы с актерами очень на это надеемся.

Наталья Алексеева, Магадан